„ХАЙДУТИ” („МОЯ МОЛИТВА”)
Христо Ботев (1848-1876 г.)
Болгарские поэты
Переводы: Александр Руденко, Х, Александр Борисов, Всеволод Кузнецов, Сергей Фомин
Христо Ботев
ХАЙДУТИ
Б а щ а и с и н
Я надуй, дядо, кавала,
след теб да викна – запея
песни юнашки, хайдушки,
песни за вехти войводи –
за Чавдар страшен хайдутин,
за Чавдар вехта войвода –
синът на Петка Страшника!
Да чуят моми и момци
по сборове и по седенки:
какви е деца раждала,
раждала, ражда и сега
българска майка юнашка;
какви е момци хранила,
хранила, храни и днеска
нашата земя хубава!
Ах, че мен, дядо, додея
любовни песни да слушам,
а сам за тегло да пея,
за тегло, дядо, сюрмашко,
и за свойте си кахъри,
кахъри, черни ядове!
Тъжно ми й, дядо, жално ми й,
ала засвири – не бой се, –
аз нося сърце юнашко,
глас имам меден загорски,
тако ме никой не чуе,
песента ще се пронесе
по гори и по долища –
горите ще я поемат,
долища ще я повторят
и тъгата ми ще мине,
тъгата, дядо, от сърце!
Пък който иска, та тегли –
тежко му нима ще кажа?
Юнакът тегло не търпи –
ала съм му думал и думам:
Блазе му, който умее
за чест и воля да мъсти –
доброму добро да прави,
лошия с ножа по глава –
пък ще си викна песента!
1.
Кой не знай Чавдар войвода,
кой не е слушал за него?
Чорбаджия ли изедник,
или турските сердари?
Овчар ли по планината,
или пък клети сюрмаси!
Водил бе Чавдар дружина
тъкмо до двайсет години
и страшен беше хайдутин
за чорбаджии и турци;
ала за клети сюрмаси
крило бе Чавдар войвода!
Затуй му пее песента
на Странджа баир гората,
на Ирин-Пирин тревата;
меден им кавал приглаша
от Цариграда до Сръбско
и с ясен ми глас жътварка
от Бяло море до Дунав –
по румелийски полета...
Един бе Чавдар войвода –
един на баща и майка,
един на вярна дружина;
мъничък майка остави,
глупав от татка отдели,
без сестра, Чавдар, без братец,
ни нийде някой роднина –
един сал вуйка изедник
и деветмина дружина!...
Хлапак дванайсетгодишен
овчар го даде майка му,
по чужди врата да ходи,
на чужд хляб да се научи;
но стоя Чавдар, що стоя –
стоял ми й от ден до пладня!
И какво да ми спечели?
Голям армаган на майка –
тез тежки думи отровни:
„Що ме си, майко, продала
на чуждо село аргатин:
овци и кози да паса,
да ми се смеят хората
и да ми думат в очите:
да имам баща войвода
над толкоз мина дружина,
три кази да е наплашил,
да владей Стара планина,
а аз при вуйча да седя –
при тоз сюрмашки изедник! –
копилето му да бавя;
час по час да ме нахоква,
че съм се и аз увълчил,
че човек няма да стана,
а ще да гния в тъмница
и ще ми капнат месата
на Кара баир на кола...
Проклет бил човек вуйка ми!
Проклет е, майко – казвам ти,
не ща при него да седя,
копилето му да бавя
и крастите да му завръщам.
Яли ги свраки и псета!
При татка искам да ида,
при татка в Стара планина;
татко ми да ме научи
на к`ъвто искам занаят.”
Зави се майка, замая –
камък й падна на сърце;
гледа си в очи Чавдара,
във очи черни, големи,
глади му глава къдрава
и ръда клета, та плаче.
Чавдар я плахо изгледа,
и с сълзи и той на очи
майка си бърже попита:
„Кажи ми, мале, що плачеш?
Да не са татка хванали,
хванали или убили,
та ти си, мале, остала
сирота, гладна и жъдна?”
Прегърна майка Чавдара,
в очи го черни целуна,
въздъхна, та му продума:
„За тебе плача, Чавдаре,
за тебе, дете хубаво,
писано, още шарено:
ти ми си, синко, едничък,
едничък още мъничък,
а лоши думи хортуваш;
как ще те майка прежали,
да идеш, синко, с татка си,
хайдутин като ще станеш!
Татко ти й снощи доходял,
за тебе, синко, да пита –
много ме й съдил и хокал,
що съм те, синко, пратила
при вуйча ти, а не при него –
да види и той, че има
хубаво дете юначе;
далеч ли да го проводи,
на книга да се изучи,
или хайдутин направи,
по планината да ходи.
Триста заръци заръчал,
в неделя да те проводя
на хайдушкото сборище...
Ще идеш, синко Чавдаре,
едничко чедо на майка!
Ще идеш утре при него;
ала те клетва заклинам,
ако ти й мила майка ти,
да плачеш, синко, да искаш
с дружина да те не води,
а да те далеч проводи,
на книга да се изучиш –
майци си писма да пишеш,
кога на гурбет отидеш...”
Рипна ми Чавдар от радост,
че при татка си ще иде,
страшни хайдути да види
на хайдушкото сборище;
а майка ядна, жалостна,
дете си мило прегърна,
и пак заръда, заплака!...
1871 г.
Христо Ботев
ГАЙДУКИ (перевод с болгарского языка на русский язык: Александр Руденко)
О т е ц и с ы н
Эй, дед, заиграй на кавале,
а я запою за тобою
о гайдуках, о юнаках,
о воеводах старинных –
песню о страшном Чавдаре,
о воеводе Чавдаре,
сыне Петко Страшника!
Чтоб слушали девушки, парни
на праздниках и посиделках,
юнаки в горах лесистых,
мужчины в корчмах прохладных:
каких сыновей рожала,
рожала, рожает и ныне
юнацкая мать болгарка;
каких героев кормила,
кормила, кормит и ныне
земля красивая наша!
Эх, дедушка, мне надоело
песни любовные слушать,
а петь самому о невзгодах,
ярме сиротском – бедняцком
да о своих печалях,
печалях, горестях черных!
Тяжко мне, дедушка, грустно,
но ты заиграй – не бойся, –
рожден я с сердцем юнацким,
с голосом медным загорским;
и если никто не услышит,
песня моя пронесется
вдаль по лесам, по оврагам –
дубравы ее подхватят,
вторить ей будут овраги…
Вот и уйдут печали,
дед, – отхлынут от сердца!
Кто терпит ярмо – пусть терпит, –
разве скажу: это – горе?
Юнак ярма не выносит –
но повторять буду снова:
счастлив тот, кто умеет
за честь постоять и за волю:
добром – за добро ответить,
встретить ножом – злодея, –
а я позову свою песню!
I
Кто же не знает Чавдара,
о воеводе не слышал?
Хозяин-богач кровопийца,
турецкие ли сердары?
Овчар ли на выпасах горных,
или бедняк голодранец?
Чавдар воевода дружину
водил двадцать лет за собою,
и был гайдук этот страшен
для мироедов и турок;
но для бедного люда
крылом был Чавдар воевода!
За это поют ему песню
на Страндже-горе чащобы,
травы на Ирин-Пири;не;
звонкий кавал подпевает
от Сербии до Цариграда
и жница голосом ясным –
до Беломорья с Дуная,
с тех ли полей Румелийских…
Один был Чавдар воевода –
один у отца и мамы,
один – у верной дружины…
Смалу без матери жил он
и без отцовской заботы,
жил без сестры и без братца,
без родичей… Только и было,
что – дядя, богач кровопийца,
да девятеро – дружина!..
Мальцом двенадцатилетним
отдала его мать в овчары,
ходить по чужим порогам –
хлебом чужим кормиться;
недолго с жизнью такою
сердце Чавдара мирилось!
Что он мог заработать?
Для матери тяжкий гостинец –
слова ядовитые эти:
„Зачем продала меня, мама,
в чужое село батрачить,
прислуживать овцам и козам,
чтоб люди чужие смеялись
и мне в глаза говорили:
отец у меня – воевода,
с такой большою дружиной,
что три округи боятся,
Стара Планиной владеет…
А я оставлен у дяди –
у этого мироеда! –
нянчить его ублюдка;
терпеть каждый час его ругань,
что, дескать, сам я волчонок
и человеком не стану –
сгнию в глубокой темнице,
и будут на Кара-баире
белеть на колу мои кости!..
Черное сердце у дяди,
злое, – скажу тебе, мама!
Жить у него не останусь –
нянчить его ублюдка,
искать его коз шелудивых, –
пусть жрут их псы и сороки!
Лучше к отцу пойду я,
к отцу – в Стара Планину;
отец пусть меня научит
делу, какому захочет…”
Услышала мать – пошатнулась,
и лег ей камень на сердце:
смотрит в сыновние очи,
в черные очи большие,
гладит кудри Чавдара
и, бедная, плачет-рыдает…
Чавдар испуганно-робко
взглянул и сам прослезился, –
спрашивает: „Скажи мне,
мама, о чем твои слезы?
Неужто отца схватили,
схватили или убили,
и ты, родная, осталась
беспомощной, бесприютной?”
А мать обняла Чавдара
и в очи поцеловала,
сказала ему со вздохом:
„Чавдар, о тебе я плачу,
о сыне своем любимом,
о милом сыне пригожем:
один у меня ты, милый,
еще неразумный, малый,
а говоришь плохое…
Как оторвать мне от сердца
тебя, сынок… Ведь пойдешь ты
с отцом – по тропке гайдуцкой!
Вчера порою ночною
спросить о тебе приходил он:
судил-попрекал меня строго,
что я отдала тебя дяде,
а не к нему отослала –
чтоб видел, какой пригожий
сын молодец подрастает;
а он уж решит, мол: отправить
грамоте книжной учиться
иль гайдуком тебя сделать,
вести по горным чащобам…
Настрого мне приказал он
тебя проводить в воскресенье
к месту гайдуцкого сбора…
Пойдешь ты, любимое чадо,
Чавдар, единственный сын мой!
Завтра к отцу отправляйся,
но я тебя заклинаю:
если мила тебе мама,
плачем проси, мое чадо,
отца, чтоб не брал в дружину,
а подальше отправил
грамоте книжной учиться –
чтоб слал ты матери письма,
на заработки уехав…”
Вот радость: Чавдар аж подпрыгнул,
узнав, что к отцу пойдет он
и гайдуков-юнаков
страшных – увидит на сборе!..
А мать его в муке-печали
обняла милого сына –
заплакала, зарыдала…
* Кавал – вид свирели.
* Загорие – область в Болгарии.
* Сердар – турецкий военачальник.
* Стара Планина – горный массив.
* Кара-баир – буквально Черный холм.
Христо Ботев
ГАЙДУКИ
О т е ц и с ы н
Ты, дед, дуди на свирели,
а я буду петь за тобою
юнацкие песни, гайдуцкие,
о воеводах старых –
о страшном гайдуке Чавдаре,
Чавдаре, воине старом,
о сыне Петка Страшника.
Пусть слущают парни и девки
на сходах, на посиделках,
юнаки на горных просторах,
мужчины в кормах прохладных –
каких молодцов вскормила,
рожала, да и рожает
юнацкая мать-болгарка;
каких младенцев рожала,
вскормила, да кормит и ныне
земля – красавица наша!
Ах, дед, надоело до скуки
любовные песни мне слушать,
да петь самому о горе,
о горе, дед, о бедняцком,
и о своих кручинах,
кручинах черных и едких.
Хотя мне и тяжко нынче,
но ты, дед, дуди, не бойся –
ведь храброе у меня сердце
и голос загорский, медный.
Коль здесь никто не услышит,
так песня моя помрачится
по лесу и по оврагам.
Леса мою песню примут,
ее повторят овраги,
тогда и печаль моя минет,
отхлынет она от сердца!
Кто хочет, тот пусть томится
Я с ними томиться не стану:
юнак страданий не терпит.
Ведь я говорил, и скажу я,
счастливый тот, кто умеет
за честь и за волю биться,
с добрым по доброму ладить,
а злому ножом ответить, –
об этом я петь буду песню!
1.
Кто не слышал, кто не знает
о воеводе Чавдаре?
Чорбаджия ли кровопийца,
иль турецкие сердары,
и в горах пастух овечий,
и любой бедняк несчастный –
кто не слышал о Чавдаре
и его дружине храброй?
Он, Чавдар, дружину эту
двадцать лет водил по свету,
и страшна была дружина
всем изменникам и туркам.
А страдальцы укрывались
под крылом у воеводы...
Льется песня о Чавдаре –
напевают эту песню
на Странджа-горе дубравы,
на Ирин-Пирине травы,
через медные свирели
льется песня о Чавдаре
с Белграда и до Царьграда,
от Эгеи к Черноморью,
и к Дунаю песня мчится,
и в Румелиина поле
не ее ль играют жницы?...
Один был Чавдар воевода,
один у отца и мамы,
один у верной дружины.
Малым мальчиком мать оставил,
ушел от отца, несмышленыш...
Без сестер Чавдар, без брата,
никакой родни у Чавдара.
Лишь дядя – злой изъедуга...
Двенадцатилетнего хлопца
отдала его мать в пастушата
к чужим хлебам приучаться,
стоять при чужиш воротах.
Но устоял Чавдар там
полдня всего, до обеда.
А что он оттуда вынес?
Для мама большой подарок –
тяжелое, едкое слово:
„Зачем, мать, меня продала ты
в чужое село батрачить,
пасти овец шелудивых,
чтоб потешались все бы
и мне в глаза говорили:
иметь отца-воеводу,
вожака многолюдной дружины, –
три края он держит в страхе,
над Стара-Планиной владычит, –
и вот сидеть возле дяди,
грабителя-мироеда,
его ублюдков чтоб нянчить
и вечно ругань слушать,
что тоже я стал вроде волка,
а человеком не стать мне,
и буду я гнить в темнице,
и на кол в Кара-баире
посадят меня напоследок!
Он злой человек, мой дядя!
Он злой, – говорю тебе, мама.
Сидеть у него не хочу я,
чтоб нянчить его ублюдка,
стеречь его коз шелудивых –
пусть псы их сожрут, да сороки!
К отцу я хочу, к дружине,
к отцу на Стара-Планину.
Пускай он меня научит,
какому захочет делу!”
Заметалась мать, затормилась,
упал ей на сердце камен.
Мать смотрит в глаза Чавдару,
в большие черные очи.
кудри Чавдару гладит,
рыдает, бедная, палчет.
И сам ту Чавдар испугался.
Тут сам со слезами в глазах он
спросил у нее поспешно:
„Скажи мне, мама, что плачеш?
Неужто отца схватили,
схватили его и убили,
и ты, мать, сироткой осталась,
сироткой голодной, холодной?”
Мать обняла Чавдара
и, в черные очи целуя,
вздохнула, проговорила:
„Чавдар! О тебе я плачу,
ребеночек ты мой милый,
ты, писаных мой красавчик,
единственный ты мой мальчик,
сыночек мой и любимчик!
Худые ведешь ты речи!
Мне горькое будет горе,
коль в горы уйдешь к отцу ты
и сделаешься гайдуком!
Отец приходил прошлой ночью,
он сам про тебя справлялся,
меня осуждал он очень,
бранился, что я послала
тебя не к нему, а к дяде,
скучал, что не с ним ты, ребенок,
красивый мой юначонок!
Далеко тебя отошлет он,
чтоб ты обучался по книгам,
а может быть, прямо в гайдуки
блуждать по горным высотам.
Давал он мне триста наказов,
чтоб я привела в воскресеные
тебя на собрание гайдуков.
Пойдешь ты, Чавдар, мой сыночек,
единственно мое чадо,
отправишься к нему завтра.
Но клятвой тебя заклинаю,
что, если мила тебе мама,
проси у отца, сыночек,
чтоб вел он тебя не в дружину,
а послал далеко, далеко,
чтоб ты обучался по книгам
да письма писал бы маме
с работы, с дальней сторонки!”
Прыгнул тут Чавдар от счастья,
что к отцу пойдет он в горы
и увидит в полном сборе
весь совет гайдуком грозных...
Ну, а мать, в тоске, в кручине,
сына милаго ласкала
и рыдала... и рыдала!...
Христо Ботев
ХАЙДУКИ (перевод с болгарского языка на русский язык: Александр Борисов)
О т е ц и с ы н
Играй, дедо, на кавале,
А я спою тебе песню,
Юнаков песню, хайдуков,
Мятежную старую песню –
О грозном Чавдаре хайдуке,
Чьё имя, Чавдар – воевода,
О Страшника Петки сыне!
Услышат девки и парни,
На сборищах и посиделках:
Каких детей рожала,
Рожала, родит и сегодня
Болгарская мать – героиня;
Каких парней растила,
Растила, растит и сегодня
Земля прекрасная наша!
Ах, мне, дедо, надоело,
Любовные песни слушать,
А петь самому о тяжелом,
О жалкой доле бедняцкой
О горьких его заботах,
И бедах, горестях чёрных!
Грустно мне, дедо, печально,
Но ты дуди – не страшися,
Имею я сердце героя
Голос медный загорский,
Никто лишь меня не слышит,
Песня моя пролетает
Лесами и по долинам –
Леса пусть её услышат,
Долины её повторят,
И сразу печаль отхлынет,
Тяжесть моя от сердца!
Тому же, кто горе ищет
Тяжко вам – им скажу ли?
Юнак печали не терпит –
И вам скажу я на это:
Счастлив лишь тот, кто сможет,
Отмстит кто за честь и веру,
Добром на добро ответит
Плохому – ножом по горлу,
О том и пою я песню!
Не слышал кто о Чавдаре,
Не знает кто воеводу?
Чорбаджия ли кровопивец,
Турецкие ли сердары?
Пастух ли в горах высоких,
Несчастный ли горемыка!
И грозно Чавдар дружину
Свою в двадцать лет водил он
И страшным был хайдуком
Для турок и чорбаджиев;
Несчастным и горемыкам
Крылом был Чавдар воевода!
За то ему песни пели
В лесах у Странджа баира
На травах Ирин–Пирина;
Кавал медный песням вторил
От Сербии до Царьграда
И жницы их громко пели
С Дуная – реки до моря,
Полей румелийских широких…
Один был Чавдар – воевода
У мамы родной и бати,
Один у верной дружины;
Мальцом свою мать оставил,
Глупец от отца отделился,
Без сёстер Чавдар, без братьев,
Нигде никакой кровинки,
Лишь дядя один кровопийца
Да девятеро дружина!...
Двенадцати лет от роду
В овчары он нанялся,
Стучать по чужим воротам,
И хлебом чужим давиться;
Но был там Чавдар недолго –
Полдня всего до обеда!
А что же он заработал?
Укором матери стали
Слова ядовитые злые:
„За что меня, мама, продала
В чужое село батрачить,
Овец чтобы пас и коз я,
Народ надо мной смеётся,
В глаза говорят мне люди:
Имеешь отца воеводу,
Что водит большую дружину,
И всюду его боятся,
Три округа держит в страхе,
Владеет он Старой планиной,
А я сижу при дяде,
Что шкуру с людей сдирает!
Ублюдка его качаю;
И мне постоянно он тычет,
Что сам я в волка превратился,
Что уж человеком не стану,
И что сгнию я в темнице,
И скоро проткнут моё тело
На карабаирских кольях…
Проклятый мой дядя кровавый!
Проклят, говорю тебе, мама,
Не буду сидеть я с ними,
Его забавлять ублюдка,
Стеречь его коз паршивых.
Пусть псы их сожрут и сороки!
К отцу я хочу вернуться;
К отцу на Стара планину;
Отец пусть меня научит,
Научит меня он делу”.
В кручине мать и тревоге –
Ей камень упал на сердце;
Глядит она в очи Чавдару,
Большие и чёрные очи,
Кудрявую голову гладит,
Несчастная плачет, рыдает.
Чавдар на неё робко глянул,
На слёзы в глазах её милых,
И мать он поспешно пытает:
„Скажи ты мне, мама, что плачешь?
Отца моего ли схватили,
Схватили или убили,
А может ты, мама, осталась
Голодной и хладной вдовою?”
Обняла тут мама Чавдара,
И в чёрные очи целует,
Вздохнув, говорит она сыну:
„Чавдар, о тебе я плачу,
Скорблю о тебе, мой статный,
Мой писаный сын и красивый,
Единственный и ещё малый;
Слова говоришь плохие,
Я плакать не перестану,
К отцу ты идёшь, сыночек,
Хайдуком, повстанцем станешь!
Отец приходил к нам ночью,
Тебя он хотел увидеть,
Меня осуждал он сильно,
Что к дяде тебя послала.
Отец говорит, что будешь
Хорошим ты сыном – юнаком;
Тебя он проводит дальше,
Там умные книги изучишь,
Иль сделает сына хайдуком,
Повстанцем, дружиной что ходят.
Он триста наказов напомнил,
Тебя проводить в воскресенье,
На сборище завтра хайдуков…
Пойдёшь ты, Чавдар, мой сыночек,
Единственный чадо у мамы!
И завтра уходишь ты рано,
Но, сын, я тебя заклинаю,
Что если тебе дорога я,
Прошу я, сыночек, и плачу,
С дружиною ты не водися,
Отец тебя дальше проводит,
Изучишь ты умные книги –
И маме письмо ты напишешь,
Когда ты уйдёшь на чужбину”…
Подпрыгнул Чавдар тут от счастья,
Что в горы к отцу он уходит,
И страшных хайдуков увидит
На сборище ихнем хайдуцком;
А мать одиноко и горько,
Милое дитё обнимает,
И плачет она и рыдает!...
Христо Ботев
ГАЙДУКИ (перевод с болгарского языка на русский язык: Всеволод Кузнецов)
О т е ц и с ы н
Деда, сыграй на свирели,
а я запою охотно
песни гайдуцкие наши –
о славных былых временах:
Чавдаре – любимом герое,
Чавдаре – лихом атамане –
Петки Страшника сыне!
Пусть слышат девчата и парни
на сходках и посиделках,
юнаки на горных кручах,
в прохладных корчмах мужчины:
каких молодцов рождала,
рождала и ныне являет
свету болгарская мать;
каких силачей вскормила,
вскормила, и холит, и поит
прекрасная наша земля!
А что до меня, – устал я
Любовные песни слушать
И петь каждый раз о страданьях,
о муках, о доле бедняцкой,
о собственных бедах, печалях,
о черной тоске ядовитой!
Тяжко и грустно, дедуля,
но все же, сыграй, не бойся, –
юнацкое сердце бьется,
и голос мой – медный, луженный,
и звонкий, как горное эхо, –
уж если меня не услышат, –
песня моя пронесется
по взгорьям и по долинам, –
и снова леса подхватят,
а долы ее повторят,
и черная грусть отхлынет,
кручина-тоска – от сердца!
А тот, кто беду все кличет, –
неужто проймешь такого? –
Юнак лишь мучений не стерпит,
не раз говорил и скажу:
– Тому повезло, кто умеет
за честь и за волю сражаться –
с добрым – по доброму жить,
а лихо – до дна, – дорога одна…
О том и поется в песне!
1.
Кто не знает воеводу,
кто не слышал о Чавдаре? –
Чорбаджия кровопивец,
иль турецкие сердары,
иль погонщики отары,
да голодные бедняги?
Кто не слышал о Чавдаре, –
что отцовскую дружину
двадцать лет водил по свету.
Вот уж страшный был повстанец
для душманов, чорбаджиев;
но для бедняков несчастных –
был защитою надежной!
Потому и льются песни
по лесистым склонам Странджи,
по лугам Ирин-Пирина;
льется медный звон свирели –
и от древнего Царьграда
до земель соседних, сербских,
с моря Белого к Дунаю;
песням голос жницы вторит –
на просторах румелийских…
У родителей одним был
сыном славный воевода,
и душой дружины верной.
Мать в младенчестве оставил,
от отца он отдалился,
без сестер Чавдар, без брата, –
гол-сокол во всей округе;
только дядя, кровопивец,
да надежная охрана!..
Лет двенадцати парнишку
в пастухи к нему отдали, –
По чужим дворам таскаться,
На чужих харчах взраститься.
День-деньской Чавдар трудился,
от рассвета до заката!
А за рабский труд – в оплату –
Не в подъем корзину вынес
он для матери в подарок –
слов тяжелых, очень едких:
„Что же ты, родная мама,
отдала меня батрачить,
коз, овец гонять по селам, –
надо мной чтоб все смеялись
и в глаза мне говорили, –
твой, мол, батька – воевода –
над такой большой дружиной, –
три округи держит в страхе,
захватив хребет Балканский,
я же – сторожем при дяде –
этом мерзком кровопийце!
Нянчу выродка чужого,
час от часа слыша ругань,
будто я какой звереныш,
и не стать мне человеком.
Все грозит сгноить в темнице,
иль в котел кипящий бросить,
да в лесах Кара-баира
на кол голову насадит!..
Человек он злющий – дядя! –
Говорю тебе я, мама,
не хочу при нем дежурить
и мальчишку караулить,
и овец пасти паршивых. –
Пусть сожрут их псы да птицы!
Я к отцу идти намерен,
жить при нем в горах Балканских:
татко там меня научит
истинно мужскому делу”.
Мать в тревоге заметалась, –
словно камень лег на сердце,
и в глаза глядит Чавдару,
в очи черные, большие,
кудри вьющиеся гладит,
и рыдает, причитая…
А Чавдар с опаской смотрит,
со слезой глядит во взоре,
и с волненьем мать пытает:
„Отчего, скажи мне, плачешь?
Неужель, отца схватили,
полонили и убили,
ты одна теперь осталась,
без кормильца,
беззащитна?..”
Приласкала мать Чавдара,
в очи черные целует
и со вздохом произносит:
„О тебе, Чавдаре, плачу,
за тебя переживаю,
мой единственный сыночек,
писанный ты мой красавчик,
глупенький мой несмышленыш, –
молодой еще да ранний.
Как же мне не быть в печали,
что к отцу, сынок, идешь ты, –
гайдуком, – возьмешь, да станешь!
Приходил твой татко ночью,
о тебе все вел расспросы,
да меня ругал, бранился,
что тебя, мальца, послала
не к нему в отряд, а к дяде…
Видя, сын, каков ты вырос
добрым молодцем отважным,
хочет он тебя отправить
разным грамотам учиться.
Или взять в свою дружину –
с ним ходить по горным тропам…
Сотню раз твердил наказ мне, –
чтоб тебя я, в день воскресный,
привела на сбор, в их лагерь…
Ты ступай, Чавдар, сыночек,
мой единственный, кровинка, –
завтра ждать тебя он будет;
только, сын мой, заклинаю,
если мать свою жалеешь,
видеть слез моих не хочешь,
не водись, прошу, с дружиной,
пусть отец тебя проводит
обучаться разным книгам, –
и, глядишь, – когда напишешь
своей матери с чужбины…”
Подскочил юнак в восторге, –
что к отцу идет он завтра, –
гайдуков увидит грозных,
на торжественном их сходе;
ну а мать, лихое чуя,
с грустью дитятко прижала,
и, лаская, – причитала…
* Чорбаджия – богач, хозяин в период турецкого рабства.
* Сердари (тур.) – военачальники.
Христо Ботев
ГАЙДУКИ (перевод с болгарского языка на русский язык: Сергей Фомин)
О т е ц и с ы н
Дедо, сыграй на кавале,
Вслед я спою за тобою
Песню гайдуцкую нашу,
Песнь о былом воеводе –
Песнь о Чавдаре-гайдуке,
Грозном лихом атамане –
Страшника Петьки сыночка!
Слышат пусть девки и парни
На посиделках и сходках:
Вот ты каких чад рождала,
Носишь, рождаешь поныне,
Матерь болгарская наша;
Вот ты каких их взрастила,
Кормишь, растишь и сегодня,
Милая наша отчизна!
Что до меня, то устал я
Песни любовные слушать,
А самому петь о тяжкой,
Тяжкой бедняцкой юдоли,
И о своих петь печалях,
Чёрной тоске ядовитой!
Тяжко мне, дедо, и больно,
Ты же играй, дед, – не бойся, –
Сердце моё молодое,
Голос – как горное эхо,
Только никто песнь не слышит,
Пусть же она пролетает
По-над горами, долами –
Пусть же дубравы ей внемлют,
Пусть же долины ей вторят,
Пусть же печаль унесётся,
Тяжесть от сердца отхлынет!
Тот, кто беду только кличет –
Тяжко ему – что тут скажешь?
Воин ярма не потерпит –
Я говорил и скажу вам:
Счастье тому, кто умеет
Драться за честь и за волю –
С добрым – по-доброму править,
Подлому – саблей по горлу…
ВОт о чём в песне поётся!